Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
Чытаць па-беларуску


«Морозное утро <…> марта 1953 года. В аудитории №16, где обычно читались общекурсовые лекции, — мертвая тишина. Входит преподаватель и трагическим голосом, сквозь слезы сообщает о последовавшей на 74-м году безвременной кончине… <…> Основная масса студенчества глубоко и искренне переживала эту смерть, воспринимая ее как трагедию для страны. Примерно такое чувство, не буду кривить душой, охватило тогда и меня», — передает в мемуарах атмосферу тех дней Михаил Горбачев. Со смерти Сталина, случившейся 5 марта, прошло уже 70 лет, а она до сих пор порождает загадки. Рассказываем, какие планы советский диктатор вынашивал перед смертью, как прошел его последний день, почему ему своевременно не оказали помощь и было ли реально его спасти.

Подготовка к репрессиям — и новой войне

В массовом сознании репрессии прежде всего ассоциируются с тридцатыми годами. В реальности они не прекращались даже во время войны, а после ее окончания вышли на новый виток. Последние годы жизни Сталина прошли в чрезвычайно напряженном состоянии для советской элиты: «вождь всех народов» готовился к очередной кадровой чистке и новой войне — на этот раз с США.

В 1951 году министром госбезопасности СССР (МГБ было предшественником КГБ) стал Семен Игнатов, профессиональный партаппаратчик, незадолго до этого два года работавший в Беларуси (в 1947–1949 годах был секретарем, затем вторым секретарем местной компартии). Связей и профессионального опыта в новой для себя сфере он не имел, а потому безоговорочно слушался Сталина. Это роднило его с Николаем Ежовым, возглавившим НКВД перед предвоенным Большим террором в середине 1930-х годов.

Именно при Игнатове начали раскручиваться два крупных политических дела: «Дело врачей» (преимущественно евреев по национальности), а также «Мингрельское дело» (народность, жившая на территории Грузии). В обоих процессах была своя логика. После войны стали нарастать противоречия с США. В этих условиях евреи воспринимались как пятая колонна в грядущем противостоянии. А вот второе дело было напрямую направлено против могущественного Лаврентия Берии, одного из соратников вождя, в прошлом — руководителя спецслужб.

«Берия по национальности мегрел. За расследованием Сталин следил лично. Когда ему докладывали о ходе дела, он не раз недвусмысленно „советовал“ следователям: „Ищите Большого мегрела“», — писал Сергей Хрущев, сын руководителя СССР.

В те годы Берия так опасался ареста, что старался отвечать по телефону односложно, «да» или «нет», зная, что его прослушивают. Он был не единственной потенциальной жертвой будущей чистки. В 1952-м Сталин публично раскритиковал своих давних соратников Анастаса Микояна и Вячеслава Молотова — последний считался его правой рукой, подписывал знаменитый пакт с нацистским министром иностранных дел Риббентропом и был едва ли не преемником советского вождя. За три года до этого спецслужбы посадили жену Молотова, он впал в немилость. Теперь же этот статус был озвучен публично. Таким образом Сталин избавлялся от старой гвардии и делал ставку на новое поколение партийных чиновников.

На переднем плане слева направо: глава КНР Мао Цзэдун, глава СССР Иосиф Сталин; на заднем плане: глава Монголии Юмжагийн Цеденбал, член Политбюро ЦК КПСС Николай Булганин, будущий глава ГДР Вальтер Ульбрихт, 21 декабря 1949. Фото: commons.wikimedia.org
На переднем плане слева направо: глава КНР Мао Цзэдун, глава СССР Иосиф Сталин; на заднем плане: глава Монголии Юмжагийн Цеденбал, член Политбюро ЦК КПСС Николай Булганин, будущий глава ГДР Вальтер Ульбрихт, 21 декабря 1949 года. Фото: commons.wikimedia.org

Новый виток репрессий готовился неслучайно. В январе 1951 года в Москве прошло совещание генеральных секретарей компартий и военного руководства государств восточного блока. Советские документы о нем до сих пор засекречены, но свои записи оставили некоторые зарубежные участники встречи. Согласно им, Сталин сообщил тогда, что собирается захватить Западную Европу и сделать это примерно через три года. На страны советского лагеря ложились дополнительные расходы. Например, Венгрия к концу 1953 года должна была иметь армию в 150 тысяч человек. С учетом будущей мобилизации эта страна должна была выставить 400 тысяч бойцов. Всего вооруженные силы Польши, Венгрии, Чехословакии, Румынии и Болгарии в мирное время следовало довести до 1,4 млн, с резервом — до 3 млн.

Но в разгар приготовлений Сталин скончался. Репрессии отменили, войны не случилось. Чем не повод заподозрить заговор соратников, желавших себе чуть более спокойной жизни?

«Завтракал часа в два дня, обедал часов в восемь вечера»

В 1953-м Сталину было 73 (или же 74) года. Возраст уважаемый, но не критический при возможностях кремлевской медицины. Достаточно сказать, что соратник вождя Лазарь Каганович прожил 97 лет, упомянутый Вячеслав Молотов — 96. Умершие перед развалом Союза, они оставались верными сталинистами, не испытывавшими никаких сомнений в необходимости репрессий.

Но они провели последние десятилетия жизни на пенсии, соблюдая режим. Сталин же относился к последнему откровенно наплевательски. «Почти каждый вечер раздавался мне звонок: „Приезжайте, пообедаем“. То были страшные обеды, — писал в мемуарах „Воспоминания. Время. Люди. Власть“ Никита Хрущев. — Возвращались мы домой к утру, а мне ведь нужно на работу выходить. Я старался поспевать к 10 часам, а в обеденный перерыв пытался поспать, потому что всегда висела угроза: не поспишь, а он вызовет, и будешь потом у него дремать. Для того, кто дремал у Сталина за столом, это кончалось плохо. <…> Последние годы не обходилось без того, чтобы пить, пить, пить».

Кстати, по такому же расписанию — бодрствование всю ночь — работали начальники по всему Союзу, ведь вождю в любой момент могла понадобиться справка или ответ на уточняющий вопрос. Сам Сталин при этом мог спать до 10−11 утра. Таким образом он заменял день ночью. «Приноровиться к его быту было невозможно: он завтракал часа в два дня, обедал часов в восемь вечера и поздно засиживался за столом ночью — это было для меня непосильно, непривычно», — писала в мемуарах «Двадцать писем к другу» его дочь Светлана Аллилуева, которая после войны отдыхала с ним на юге.

К нормальному регламентированному восьмичасовому рабочему дню с перерывом на обед вернулись лишь после смерти диктатора.

Вдобавок Сталин курил, любил жирную и острую пищу, а еще ему не нравилось обследоваться и лечиться. С 1937-го он годами не ходил в отпуск, заработал себе после войны первый инсульт — и осенью 1946-го впервые после долгого перерыва уехал отдыхать. Его отпуск удлинили до трех месяцев. Но от своих привычек советский лидер не отказался.

Иосиф Сталин. Фото: German Federal Archive
Иосиф Сталин. Фото: German Federal Archive

Дочь Светлана видела его последний раз 21 декабря 1952 года, на день рождения. «Он плохо выглядел в тот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии — так как неожиданно бросил курить (у него начались боли в легких, было тяжело дышать. — Прим. ред.) и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. [Личный врач] Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане, построенной у него на даче в отдельном домике, и парился там, по своей старой сибирской привычке. <…> Странно — у него красный цвет лица, хотя он обычно всегда был бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление)», — писала она в мемуарах.

Действительно, гиперподозрительный Сталин приказал арестовать своего лечащего врача Владимира Виноградова, специалиста по сердечно-сосудистым заболеваниям, и остался без какой-либо серьезной медицинской помощи.

В конце февраля 1953 года с вождем встретился генерал разведки Павел Судоплатов. «То, что я увидел, меня поразило, — признавался он в мемуарах „Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля“. — Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны: один он перенес после Ялтинской конференции, а другой — накануне семидесятилетия, в 1949 году».

События на «Ближней даче»

Последний раз Сталин находился в добром здравии в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года. В последний день зимы он вместе со своими соратниками посмотрел в Кремле фильм, а затем отправился на «Ближнюю дачу», где жил. Вместе с ним туда поехали Лаврентий Берия, Никита Хрущев, Георгий Маленков и Николай Булганин.

«Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его „обеды“. Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность. Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Распрощались мы и разъехались», — писал в мемуарах Хрущев.

Утром охрана проснулась как обычно и стала ждать указаний. Но в 11 или 12 дня Сталин из своих комнат не вышел. Охрана забеспокоилась. Но входить к вождю без разрешения запрещалось, а повода не было.

После 18 часов — напомним, дело происходило 1 марта — в комнаты наконец-то зашли: из ЦК привезли почту, которую надо было вручить. В литературе встречается сразу несколько вариантов, кто именно зашел к Сталину. Чаще всего фигурируют два имени: помощника коменданта Петра Лозгачева и охранника Михаила Старостина. Впрочем, кто из них, не столь принципиально. Важно то, что этот человек увидел: Сталин беспомощно лежал на полу.

Кадр из документального кинофильма 1926 года «Похороны Ф. Э. Дзержинского». Опубликовано в берлинском журнале «Arbeiter-Illustrierte-Zeitung» в 1926 году. Изображение: commons.wikimedia.org
Кадр из документального кинофильма 1926 года «Похороны Ф.Э. Дзержинского». Опубликовано в берлинском журнале Arbeiter-Illustrierte-Zeitung в 1926 году. Изображение: commons.wikimedia.org

Первым показания сотрудников «Ближней дачи» опубликовал историк-публицист Дмитрий Волкогонов в своем двухтомнике «Триумф и трагедия». Он воспользовался материалами неопубликованных воспоминаний Алексея Рыбина. Когда-то этот человек был охранником Сталина, с середины 1930-х служил начальником службы безопасности Большого театра. В 1977-м Рыбин собрал группу сотрудников охраны, находившихся на даче в марте 1953-го (самого его там не было), и записал их воспоминания. Также Волкогонов поговорил с самим Рыбиным. На основании этих сведений он написал следующее:

«Старостин прошел несколько комнат, зажигая по пути свет, и, включив освещение в малой столовой, отпрянул, увидев на полу лежащего Сталина в пижамных брюках и нижней рубашке. Он едва поднял руку, позвав к себе Старостина, но сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба. На полу лежала “Правда”, на столе открытая бутылка “Боржоми”. Видимо, здесь Сталин лежал уже давно, т.к. свет в столовой не был включен».

Срочно вызвали подмогу, Сталина помогли переложить на диван. Как раз в этот момент вождь заснул.

Дозвонились министру госбезопасности Игнатьеву. Тот решил перестраховаться и переадресовал его Берии и Маленкову. С последним удалось поговорить, до Берии дозвониться не получилось. А Маленков без коллеги ничего решать не хотел, чтобы его не обвинили в самоуправстве.

Тем временем обслуживающий персонал перенес Сталина в большую столовую и положил на большой диван, где, по их мнению, было больше воздуха.

Ежов (справа), Сталин, Молотов и Ворошилов на выборах 1937 года. Фото: wikipedia.org
Николай Ежов (справа), Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов и Климент Ворошилов на выборах 1937 года. Фото: commons.wikimedia.org

Соратники вождя никуда не спешили. Лишь в 3 часа ночи 2 марта Маленков, Берия, Хрущев и Булганин — как раз те, кто присутствовали при последнем ужине, — приехали на дачу. Хрущев утверждал в мемуарах, что заходить к Сталину они не стали. А вот охранники вспоминали, что Маленков и Берия все же поднялись. «Маленков зашел к умирающему Сталину в носках и с новыми ботинками, которые он засунул почему-то подмышки (видимо, чтобы не скрипели)», — цитирует воспоминания Волкогонов.

Но Берия, увидев спящего Сталина, обвинил обслуживающий персонал в том, что они раньше времени подняли панику. Один из охранников, Михаил Эсько, высказал любопытную версию, что Берия мог посчитать вождя пьяным. А потому и потребовал оставить его в покое.

Соратники Сталина уехали. Через некоторое время охранники опять позвонили им с дачи — состояние вождя не улучшалось. И только 2 марта, около 8 утра на дачу вновь прибыли соратники — на этот раз с врачами. Вскоре к Сталину пустили и родных.

«Я чувствовала только одно — что он умрет. В этом я не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, — просто я видела, что все вокруг, весь этот дом, все уже умирает у меня на глазах. И все три дня, проведенные там, я только это одно и видела, и мне было ясно, что иного исхода быть не может. В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В.Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти. Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший, как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов — кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим», — вспоминала Светлана Аллилуева.

«Агония была страшной»

Вечером 5 марта, когда Сталин был еще жив, прошло совместное заседание ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. В президиуме сели не только ближайшие соратники Сталина, пользовавшиеся его расположением в последний год жизни, но и Молотов с Микояном, оказавшиеся в немилости.

Первым выступил Георгий Маленков, на тот момент первый заместитель Сталина в правительстве. Его речь «сводилась к тому, что товарищ Сталин продолжает бороться со смертью, но состояние его настолько тяжелое, что даже если он возобладает над смертью, то не сможет работать очень длительное время. А на такое время невозможно оставлять страну без полноправного руководства», — вспоминал писатель Константин Симонов в книге «Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине» (он присутствовал на том заседании).

Панихида в Минске по Иосифу Сталину. На крыше дома, в котором сейчас расположен вход на станцию метро «Октябрьская», — люди. Возможно, это снайперы. Март 1953 года. Фото: архив Андрея Скуратовича, TUT.BY
Панихида в Минске по Иосифу Сталину. На крыше дома, в котором сейчас расположен вход на станцию метро «Октябрьская», — люди. Возможно, это снайперы. Март 1953 года. Фото: архив Андрея Скуратовича, TUT.BY

Затем Маленков передал слово Берии, который предложил назначить своего союзника руководителем правительства, а также произвел дележку портфелей. Напомним, все это время Сталин еще был жив.

«У меня было еще одно чувство, от которого я пробовал избавиться и не мог: у меня было ощущение, что появившиеся оттуда, из задней комнаты, в президиуме люди, старые члены Политбюро, вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения. Это как-то прорывалось в их лицах, — пожалуй, за исключением лица Молотова — неподвижного, словно окаменевшего. Что же до Маленкова и Берии, которые выступали с трибуны, то оба они говорили живо, энергично, по-деловому. Что-то в их голосах, в их поведении не соответствовало преамбулам, предшествовавшим тексту их выступлений, и таким же скорбным концовкам этих выступлений, связанным с болезнью Сталина. Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего на них, связывавшего их. Они были какие-то распеленатые, что ли. Может быть, я думал не теми словами, которыми я сейчас пишу об этом, даже наверное. Я думал осторожней и неувереннее. Но несомненно, что я об этом думал. В основе своей это не сегодняшние, а тогдашние чувства, запомнившиеся потом на всю жизнь», — вспоминал Симонов.

Тем временем Сталин умирал на даче. «Отец умирал страшно и трудно. <…> Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то вверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела», — вспоминала его дочь Светлана.

На часах было 21:50 5 марта 1953 года.

Был ли шанс на спасение?

Гражданам о смерти Сталина рассказали на следующий день.

По словам Аллилуевой, «когда все было кончено, [Берия] первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: “Хрусталев! Машину!”» (именно так назовет свой знаменитый фильм, посвященный тому времени, кинорежиссер Алексей Герман).

Может быть, вот он, главный заговорщик, выдавший себя? И тогда мы можем говорить о полноценном убийстве «вождя народов»? Все-таки нет. Конспирологических теорий много, но никаких доказательств с опорой на документы не существует.

Пионеры у надгробного памятника Иосифу Сталину у кремлевской стены, 2011 год. Фото: Владимир Федоренко, visualrian.ru, CC BY-SA 3.0, ru.wikipedia.org
Пионеры у надгробного памятника Иосифу Сталину у Кремлевской стены, 2011 год. Фото: Владимир Федоренко, visualrian.ru, CC BY-SA 3.0, ru.wikipedia.org

Сослагательное наклонение в истории откровенно неуместно. Но явно одно: если бы вождю начали оказывать помощь не 2-го, а 1-го марта, в запасе были бы сутки. Если бы врачей позвали раньше, возможно, Сталин имел бы бóльшие шансы выжить. Но такой возможности ему никто не предоставил. В итоге он умер естественным путем от третьего инсульта и совокупности факторов, о которых шла речь в этом тексте.

Можно ли говорить, что соратники откровенно поспособствовали уходу Сталина на тот свет? Есть большой соблазн обвинить их в неоказании помощи, что привело к смерти. Но годы рядом с диктатором заставили их действовать осторожно и не брать на себя ответственность в случаях, за которые потом можно было получить по шапке. Поэтому советский вождь, скорее, стал жертвой созданной им системы.

Сталин умер, и практически сразу начался первый, осторожный демонтаж его политики. Соратники вождя не были демократами, думавшими о благе народа. У каждого из них руки были по локоть в крови — иначе находиться на вершине власти в СССР тогда было невозможно. Но продолжения репрессий никто не хотел. В итоге после смерти Сталина массовые аресты прекратились сразу же. Как исключение, в том же 1953-м был задержан Лаврентий Берия и члены его команды. Но после того как их расстреляли, переложив на них всю ответственность за террор, массовые убийства прекратились.

Советский Союз не стал в мгновение ока демократической страной. Начался медленный переход от тоталитаризма к авторитарному режиму с точечными и превентивными репрессиями, которые, впрочем, не прекращались до конца существования СССР. Но на массовых репрессиях сталинского образца была поставлена точка.

Отключить проверкуПремиальные предложенияОтключить проверкуПремиальные предложенияОтключить проверкуПремиальные предложенияОтключить проверкуПремиальные предложения